Чайная церемония. Второй поход

[Mary-Alex]

Уже держа в руках тетрадку, исписанную мелким почерком, понимая, что все, что отразилось в душе уже записано и не изменить, не забыть, рискнула зайти в интернет поискать рецензии на этот спектакль.
Найденное, мягко говоря, поставило меня в тупик. Либо авторы писали свои тексты только для галочки, чтобы отделаться, либо действительно наша публика не готова к восприятию таких вещей.
Два момента из всего прочитанного задели за живое:
1. Утверждение о том, что в спектакле противопоставление двух противоположных начал.
По мне так это в корне не верно. И не только потому, что как наивный романтик верю до сих пор, что мужчина и женщина две половинки одного целого. Само по себе понятие противопоставление подразумевает наличие какой-либо борьбы. А в спектакле нет борьбы между ним и ней. Есть единое русло, по которому они вместе ищут ответы на вопросы. Он задает. Она пытается его направить, помочь. Тут не важно Он или Она, каждый из них может быть центральной фигурой.
2. Актрисе из гейши приходится перевоплощаться в жену героя, а потом в его мать, которая водила сына к жившей по соседству китаянке, готовившей чай...
Бьюсь головой об стенку и от души жалею автора строк. Одна надежда, что за время, прошедшее с написания рецензии по сей день ему удалось хотя бы посмотреть «Мемуары гейши» (кстати, очень интересный и познавательный фильм). Чайная церемония – не просто приготовил-разлил-выпил чай, это целая философия, в которой важна любая деталь, здесь нет мелочей, которые можно опустить. И уж, тем более, что значит, что актрисе приходится перевоплощаться из гейши в… и далее по тексту. Начнем с того, что если все утрировать, упрощать до минимума и переводить в одну плоскость, то вся женская роль и сводится к роли гейши. Гейша многолика, она сама актриса. А кто по вашему гейша и каковы ее обязанности?! Отправлю незнающих опять же к тем же «Мемуарам гейши».
Идем дальше. Приходится перевоплощаться в жену, потом в мать. Долго не могла понять, что же хотел сказать автор этих строк. В итоге, так и не поняла. Даже если «забыть» о том, что гейша по ходу церемонии может играть любую роль, и прийти к извечному вопросу о двух началах: женщина по сути своей жена и мать. Так заложено природой, что в каждой из нас с рождения живет мать. Да, мы дочери, жены, но всегда, вне зависимости от ситуации мы можем проявить материнские инстинкты. Вспомните спектакль, когда она говорит:
Ты всегда убегал от меня и всегда возвращался. У каждого мужчины в жизни есть одна женщина: дочь, жена, мать.
Мы едины в одном лице.
В одной из моих любимых фантастических саг был момент, когда герой должен пройти испытание. Раз за разом по кругу с ним происходит одно и то же, и с той же периодичностью звучит один единственный вопрос «кто ты».
Казалось бы, что может быть проще. Но порой, не все ответы очевидны. Цена же ответа - жизнь.
Зачастую, подобные сценарии – возвращать человека в ту ситуацию, заставить прожить ее заново и научиться бороться со своими страхами - встречаются в кино, да и в работе психотерапевтов (собственно, автор пьесы Александр Строганов врач-психиатор). Очень, надо сказать, действенное средство.
Если когда-то тебя напугал кто-то, то не важно: сколько прошло дней/ночей/месяцев/лет с тех пор; уверен ли ты, что это пустяк и все уже забыто; помнишь ли ты то событие – это все субъективное убеждение самого себя, что все хорошо, «в Багдаде все спокойно» (с), а на самом деле, в глубине твоего сознания остался страх, след события, гложущий тебя потихоньку изнутри. Он может никогда «не сработать», но в определенных условиях воспоминание это всплывет, принося в жизнь разрушение и боль.
На вопрос о том, как предотвратить подобный сценарий, отвечает «Чайная церемония»: ты должен вернуться туда, в тот день, то место, увидеть того самого человека и посмотреть ему в глаза. И после этого – не испугаться именно его. Только так можно излечить себя.
В моем восприятии в «Чайной церемонии» нет равноправности ролей. Главная, ведущая роль мужская, женская вспомогательная. Почему так? В течение всего спектакля ощущаю его режиссуру ситуаций. Именно герой задает ситуации. Он же сам себя мучает вопросами «Кто я», «Зачем я».
Вот появляется он. Весь его вид не просто говорит, а кричит – о боли. Безвольно висящие руки. Поникшая голова. Шаги его неуверенны, словно в каждую следующую секунду боится оступиться и упасть. Тяжелая поступь, словно одна нога парализована. Молча, позволяет себя раздеть. Садится. Казалось бы – вот он, вполне осязаемый человек. Но в тоже время его нет. Тишина. Унылая тишина. Внезапно его голос, лишенный эмоций, разрывает эту тишину. Резкие фразы. Он требует, но при этом все происходящее ему безразлично, даже раздражаясь на неисполнение своего приказа, он не искренен, а вернее – ему все равно… и лишь в момент, когда она на перекор его сценарию ошпаривает себя, лавина эмоций обрушивается на него. Его боль настигает его, и он корчится от боли на полу. Становится страшно. Не за нее. За него. Да, он ищет ответы на свои вопросы, но вяло, еще не пришедши в согласие с самим собой, что это ему необходимо. С самого начала он медленно ведет ситуацию, но вот критическая точка достигнута. Ошибается и… возвращается к началу своего испытания, к своему первому кругу ада.
Ситуация повторяется, но в ней больше динамики. Вот его внутренний конфликт, конфликт разума и чувств: он хочет, чтобы все было как прежде, но ситуация выходит из под контроля:
Зачем ты это сделала? Я бы успел остановить тебя.
На этих витках ада впервые вскользь появляется тема матери. И он раскрывает свои эмоции, появляется гнев, недоумение и… страх. Страх все больше овладевает им.
Сцена с купанием не воспринимается, как ответ, лежащий на поверхности, да был сговор и мы решили тебя убить. Он все это время задавал свои вопросы, пытался победить свой страх и… проиграл. Цена неправильного ответа – жизнь. Как в компьютерной игре: сгорела одна жизнь из набора, данных в самом начале. Нажмите «продолжить или отменить игру».
Смена декораций. Он убедил себя, что все прекрасно, что он справился с собой. Его радует все, чего касается взор: солнце, она, люди на улице, такие маленькие и смешные. Они пытаются казаться большими и от того становятся еще смешнее. Они не знают, что за ними наблюдают. А вдруг сейчас на нас двоих в этой комнате тоже кто-то смотрит и тоже смеется. (ремарка: 26 марта именно в этом месте не хватило того, что было в тот первый раз, когда я смотрела «Чайную церемонию», не было подачи в зал. Тогда ты на фразе, что вдруг и за нами кто-то наблюдает, делал шаг ближе к залу, глядя на нас, и от твоего взгляда возникали мурашки по коже от чувства, что ты видишь каждого, сидящего в зале насквозь. В этом спектакле не было акцента на этом моменте, фраза прозвучала как мысль вслух.)
Но радость его недолговечна. В эту искусственную радужную атмосферу вторгается враг.
Если ты все вспомнил, тогда назови мое имя…
Майя… Мама
Что ты здесь делаешь, что я здесь делаю…
Он … растерян. Потерянный взгляд и желание уйти.
На самом деле, в этом спектакле очень интересна тема матери. В рамках одного и того же спектакля отношения мать-сын можно рассматривать по-разному. Я до сих пор не могу определить для себя, какой же из вариантов имеет место быть. Одно мне ясно: есть некий комплекс, связанный с мамой. Кто и в какой степени виноват – не могу понять. С одной стороны, мы видим волевую, деспотичную женщину, подавлявшую волю сына и от которой он всю жизнь пытался бежать. Но так ли это или же мы видим его интерпретацию событий?! Было ли ее поведение лишь гипертрофированной попыткой защитить его от малейшей опасности?! Или же она не нашла к собственному сыну правильного подхода, однажды не поняв, нарастив снежным комом отчуждение. Возможно, что он был действительно домашним ребенком, выросшим в тепличных условиях, что отразилось на его радужном восприятии мира, а в итоге, попав под чье-то дурное влияние он стал винить во всех бедах мать. Чувства, а главное страх, затмевают разум и заставляют совершать одну глупость за другой.
В любом случае, эмоции приводят к одной единственной реакции, он обвиняет, его речь уверенна, фразы отрывисты, словно он годами готовился в ожидании этого дня:
Ты не давала мне свободы, ты контролировала каждый мой шаг.
Но мне удалось вырваться.
И в одно мгновение она снова становится гейшей. Жизнерадостной девчонкой, которой нравится играть. Он отправляет ее за своей одеждой.
Небольшой монолог, пока она ищет его вещи. Казалось бы. Незначительный, несколько фраз, но в них есть то, что мучает героя, да порой и каждого из нас.
Он жизнерадостен. Забавляется с мячиком и впрямь как ребенок. Такое солнечное лицо, лучистый взгляд. И ты начинаешь верить, что у него сейчас все и правда хорошо.
Я жил, неплохо жил. Смеялся. Пил. Много пил. Я никого не убивал. Так за что я наказан?!
Он смотрит на нас и в его взгляде возникает что-то такое, от чего нам становится не по себе. Возникает ощущение, что воздух вдруг начинает сгущаться. Мир красок, появившийся только недавно, исчезает, уступая место черно-серому миру. И ты понимаешь, что все, только что происходившее всего лишь иллюзия. Все было понарошку.
Запоминающийся монолог из уже прошедшего, когда она-мать заставляет его взять в руки коробочку.
Он не понимает… не помнит. Смотрит на нее, словно в первый раз, пытается описать. И что в ней?!
В его словах искреннее недоумение. На второй план ушли эмоции, обиды, боль. Он искренне не понимает, причем тут эта коробочка.
И она-мать ему рассказывает, как водила его в детстве на чайную церемонию. Как ему там понравилось. И эта коробочка с человеком в смешной красной шапочке. И рассказывает о том, что спустя годы та китаянка жалела, что его не отдали ей ей, что она всегда мечтала о сыне и смогла бы вырастить его человеком.
И вот эта маленькая, ничего казалось бы не значащая коробочка, вдруг открывает нам тайну.
Ему приносит одежду… церемониальный халат и… ту самую красную шапочку.
Между ним и ею завязывается еще один странный диалог, связывающий с рассказом матери и основной темой спектакля.
Она отказывается познакомить его с сыном.
Я не хочу, чтобы он нас видел. Он может увидеть что-то, что запомнится ему и свяжет его на всю жизнь с нами, нашими эмоциями, этим вечером.
Вот то, что заставляет каждого из нас возвращаться в какой-то из моментов нашей жизни, что-то произошедшее когда-то, вроде бы мелочь, но врезавшаяся в память, привязывает нас к себе и позже начинает руководить нами. Мы оказываемся распятыми во времени, ибо движение есть вокруг нас, но мы на короткой привязи у этого островка.
Вдвойне опасны детские привязанности. Ибо впечатлительность детей очень высокая. Их эмоции самые сильные по эмоциональности и памятности, но слабость их в ранимости. Не все мы помним. Помнишь лишь самое сильное. Но не все из того, что помним, доброе и светлое, не причиняющее нам вреда.
И вот та самая кульминация. Он нашел правильные ответы на свои вопросы. Весь его внешний вид, расслабленность мышц, взгляд, говорит об умиротворении.
Я хочу спать. Без снов. Я так устал от них.
Выпей это. А когда проснешься, все твои игрушки будут на месте. Я прослежу ха этим.
Он принимает чашу из ее рук. Его голова падает на грудь. Становится темно и звучит детский голос, спрашивающий маму о смешной красной шапочке.
Здесь не к месту трактовка о физической смерти героя. Освобождение от боли и страхов посредством ухода из жизни.
Нет. Он, наконец, нашел так долго искомые им ответы. И эти ответы оказались верными. Теперь ему нечего делать на площадке испытаний временем и местом. Он свободен и возвращается туда, откуда пришел сюда задавать свои вопросы.
Посмотрите на его счастливое, одухотворенное лицо перед уходом – он обрел настоящий покой.
Чего и нам желает.
«Чайная церемония» - спектакль, который хочется смотреть и смотреть. Притягивает игра. Второй спектакль и второй раз я не могу проассоциировать себя с женской ролью, что для меня в первый раз было удивлением, меня затягивает его игра. Ты испытываешь себя, а если ты сам сейчас встретишься со своим страхом, то сможешь ли его побороть? Я вот честно отвечу: нет.
Спектакль проходит на одном дыхании, где-то становится страшно, где-то смешно. Абсурдный момент по эмоциям – сцена с купанием. Разумом ты понимаешь смысл происходящего, тут плакать бы, а тебе хочется, именно хочется, смеяться.